Как во всем мире представляют русских? "Русский медведь" - очень устойчивое сочетание, по-видимому имеющее под собой некую основу. Уместно спросить: а не культивирует ли сам русский народ такое отношение? Разумеется, если это и происходит, то это явно неосознанно. Но наш народ, вероятно, и сам подспудно чувствует связь между собой и медведем.
И здесь возникает вопрос, откуда же идут корни столь живучих, существующих длительное время отождествлений? Скорее всего, эта проблема является составной частью более широкого культурного явления — сохранившегося до наших дней мощного пласта традиционных верований и представлений.
Итак, попробуем рассмотреть некоторые аспекты дохристианских представлений восточных славян, связанных с медведем. Можно предположить, что почитание медведя славянами является отголоском тотемизма. Под этим термином принято разуметь деление племени на группы, связанные родством по женской или мужской линии, причём каждая их таких групп верит в своё таинственное родство с тем или иным классом материальных предметов — тотемом группы, чаще всего с видом животных или растений; связь с тотемом обычно проявляется в запрете убивать его и употреблять в пищу, в вере в происхождение группы от всего тотема, в магических обрядах воздействия на него и пр.
А.М. Золотарёв считал, что почитание животного целым племенем или даже народом может рассматриваться как конечный продукт развития тотемических верований. По-видимому, подобный процесс произошел у восточных славян. Но нужно учитывать, что тотемизм теснейшим образом сомкнулся с культом почитания реальных предков. Представления о тотемических предках послужили одним из тех идеологических элементов, из которых в совсем иную историческую эпоху складывались образы почитаемых (настоящих) предков.
В Западной Европе обрывочно сохранились тотемные генеалогические легенды о происхождении некоторых родов от медведя и его сына-героя. Наиболее яркий пример — сообщение Саксона Грамматика, очень популярное в средневековой культуре, о происхождении датских королей от медведя, похитившего женщину. Аналогичные предания имели финские саамы, выводившие весь свой этнос от брака девушки и медведя.
У восточных славян также можно найти подобные представления. Бывало, что медведя соотносили с самим Богом. Это просматривается, в частности, в украинской легенде о происхождении медведей, в которой «старый дед» обогащает человека и делает его сначала богом, а затем медведем: «так выдмеди из людей и пишли плодыця от того чоловика, шо був богом». Таким образом, согласно этой легенде «первый выдмедь… був богом». В Поволжье известен сюжет о Керемете: Бог является людям в образе медведя.
В приведенной выше украинской версии очень интересен термин «старый дед». В некоторых местах у восточных славян было отмечено представление о деде как верховном небесном боге. Аналогичное представление отмечает А.Н. Афанасьев у болгар в образе Дядо-господ, который некогда ходил по земле в образе старца и поучал людей пахать и вообще возделывать землю. Нужно учесть, каким почётом пользовались старики и нищие; в польском языке значения слов нищий — дед, старик близки и даже совпадают.
Нельзя также не отметить бытовавшее поверье, что медведи-оборотни появляются из-за негостеприимства — целая деревня, не пустившая к себе путника ночевать. А в белорусском Полесье зафиксировано пережиточное нахождение в красном углу языческих символов, например, антропоморфное изображение «болвана» с лучиной; связанных попарно початков кукурузы —дiди. Здесь мы видим чёткое взаимоотношение дед—бог, что в общем, можно трактовать как бог-предок. (Например, в той же Белоруссии «дзядами», «дiдями» называли всех умерших предков без различия пола и возраста).
Но так же называют и медведя: отец, дед, дедушка, старик, дядя, отчим, мать, бабушка, старуха, лесовой человек, хозяин, владыка, князь зверей. Характерно, что то же самое прослеживается на обширной территории от Скандинавии до Северной Америки; к медведям обращались как к людям пожилого возраста многие народы. Объяснить это простым табу на имя трудно.
С культом медведя связано и почитание в древности бога Велеса. Такие сведения находят на севере славянского мира в Ярославском Поволжье, где охота долгое время сохраняла своё значение. Б.А. Рыбаков считает, что наиболее древней, охотничьей формой Велеса (сохранённой на севере) выступал медведь. В южных районах произошла некая трансформация. Кроме того, нужно учитывать и последующую «христианизацию» Велеса, его функции частично были перенесены на святых Власия, Егория, Николая и др.
Другим косвенным свидетельством, указывающим на то, что в далёком прошлом медведь являлся богом, может служить табуирование его имени. Табуирование широко распространено у народов, стоящих на самых разных ступенях развития. Суть табуирования состоит в том, что слова, мысли считали предметно-материальными. Отголоски этого есть и у русского народа, например в поговорках: не поминай беду, а то накличешь; типун тебе на язык и т. п.
Упоминание имени медведя не к месту также считалось опасным. Взамен него широкое распространение получили различные иносказания. В сказках, поговорках, пословицах, загадках часто используются имена: Михайло Потапыч Топтыгин, Матрёна Михайловна Топтыгина (медведица, она Авдотья, Акулина, Марфушка, Матрёна). В загадках используются иносказания типа «тюх-тюхня», «мав-мавта» и др. Для примера можно привести загадки колядующим дома (носивших ритуальный характер): «шёл я по тюх-тюхтю, нашёл я валюх-тюхтя».
Однако подобное табу на имя носит вторичный характер, так как в самом названии «медведь» сохранилась гораздо более древняя иносказательная форма «мед ведающий». Самому слову ведать — знать, этимологически близкими формами являются — ведьма, ведун, ведьмак, т. е. те, кто связан с сокровенными знаниями, общается с потусторонними силами.
Общего мнения об исходной форме слова «медведь» нет. Б.А. Рыбаков говорит о том, что зимнее жилище медведя повсеместно в России называют «берлогой», то есть логовом бера. Существует и другая версия происхождения слова «берлога» — берва, берно — бревно, колода. Берлога — логово в бревне или под бревном. Немецкое Bär — бурый, это уже иносказательное для табуирования.
Следы «родства» человека и медведя прослеживаются во многих источниках устного народного творчества. Особенно ярким примером являются сказки. Они сохранили остатки сведений об очень древних обрядах и обычаях. Восточнославянская народная сказка о животных — это не аллегорическая басня. В основе её лежат скрытые тотемистические представления.
В русских народных сказках, где фигурирует медведь, совершенно отчетливо видны следы оборотничества, когда человек превращается в медведя, и наоборот. Например, в сказке «О сильном и храбром непобедимом богатыре Иван-царевиче и о прекрасной его супружнице царь-девице» с одной из сестёр Ивана сожительствует медведь: «Приходит он в палаты медведем, а как войдет — тотчас оборачивается человеком». В другой сказке бурлак, пришедший ночевать к старику, оборотил себя волком, а старика медведем: «Побежали они в поле, съели старикову кобылу, жену, и только охотники их расколдовали». Приведём ещё одну сказку — «Лесовик», в которой говорится, как мужик выдал сестру замуж за лесовика, и стала она жить с двенадцатью медведями, которые при выходе из избушки оставляли свои шкуры на ступенях и становились удалыми молодцами.
У всех восточнославянских народов существует обширный цикл сказок, в которых главным героем выступает полумедведь — получеловек. Это русские, украинские и белорусские сказки об «Ивашке Медвежьем ушке». Он рождается от связи медведя с человеком. Известны оба возможных варианта: медведь — отец, а мать —женщина или мать — медведица, а отец — человек. У медвежьего сына «кожа медвежья, а лицо человечье» или он «до пояса человек, а от пояса медведь». Иногда у него только ухо медвежье. Богатырь растёт не по дням, а по часам и будучи ещё ребенком он выворачивает дубы и выламывает брёвна в избе.
Абсолютно идентичные сказки существовали и в Европе. Герой, сын медведя и женщины, часто именуется по отцу: у французов — Jean de I ‘ours, у немцев — Hans Bär, у испанцев — Juan el Oso, у итальянцев — Giovanni dall ‘Orso25. Весь этот цикл широко распространенных сказок о рождённом от медведя богатыре насыщен архаическими тотемическими представлениями, сближающими его с фольклором сибирских народов.
Взаимоотношения между медведем и человеком нашли своё отражение и в народных играх. Так, в детской игре «медведь во бору» один из играющих изображает медведя, а другие идут в бор за грибами и ягодами и поют:
У медведя во бору
Грибы ягоды беру!
Медведь постыл,
На печи застыл!
При этих словах «медведь», до того как будто дремавший, тихо ворочается, потягивается и нехотя идёт на детей, которые бегут от него. «Медведь» ловит кого-нибудь. Пойманный становится медведем, и игра продолжается. Сама по себе эта игра является, по-видимому, отголоском какого-то магического действия, принявшего игровую форму. Косвенно об этом свидетельствует стихотворная форма обращения. Известно, что наибольшую силу имеют те магические слова, которые зарифмованы. Но в самой сути игры заключено и нечто большее — взаимное превращение человека и медведя, происходящее после определенных действий, в данном случае касание медведем человека. Можно предположить, что физический контакт между ними, который лежит в основе этой игры, символизирует в иносказательной форме сексуальный акт. В подтверждение этому можно привести некоторые обычаи народов Дальнего Востока (в частности, у кетов и коряков). Здесь в обрядности медвежьего праздника сохранились любопытные ритуалы. Женщина имитирует соитие с медведем, что символизирует его возрождение. Другой любопытной чертой этой игры является факт погони медведя за человеком. Для его расшифровки нужно привлечь широко распространенные фольклорные сюжеты о похищении женщины (девушки) медведем и последующем сожительстве. По мнению С.А. Токарева, эти сюжеты исторически связаны с верой в тотемистическую рейнкарнацию (перевоплощение), когда люди являлись лишь воплощением своего «предка».
Таким образом, можно заключить, что в древности у славян существовало, видимо, представление о медведе как о боге — первопредке, старике, которому поклонялись. Об этом говорят фольклорные, этимологические данные, табуирование, остатки обрядов и т. д. С течением времени подобные идеи трансформировались, накладывались на христианство, дробились, но не канули в небытие. И, как сказал бы К. Юнг, они живут в русском народе как коллективное бессознательное, как осадок бесчисленных переживаний людей, живших до нас.
По материалам статьи Р.А. Маруса, соискателя Центра славяноведения Института истории ДВО РАН Автор картин: Екатерина Тютина-Зайкова